DOI: 10.31860/0131-6095-2019-3-210-217

<em>©А. </em><em>А. Кобринский</em>

МНИМЫЙ ЭКФРАСИС: ИЗ КОММЕНТАРИЕВ К РОМАНУ К. ВАГИНОВА «БАМБОЧАДА»*

Роман Константина Вагинова «Бамбочада» вышел в конце 1931 года. Привлекшее внимание название восходит к известному лишь специалистам наименованию низкого жанра европейской живописи XVII—XVIII веков: картинок и сцен из обыденной жизни в деревне, на городских улицах, на ярмарках, в увеселительных домах и т. п. Интересно, что, приводя в эпиграфе определение термину, Вагинов цитирует Ф. И. Булгакова, ¹ в энциклопедии которого указано на «карикатурное изображение сцен обыденной жизни».²

Таким образом, название романа отсылает к обширному референтному полю, связанному с самыми разными культурно-историческими пластами, и актуализирует энигматический аспект: за карикатурными сценками «обыденной жизни», которые предлагает Вагинов читателю, последнему еще предстоит угадать их реальный источник. Иногда этот источник легко определяется, а иногда может довольно долго оставаться в тени. Подобная игровая манера вполне соотносится с жанром «романа с ключом», который, в частности, был в совершенстве реализован Вагиновым в «Козлиной песни».

В статье мы обратимся к одному из таких « загадочных» фрагментов романа « Бамбочада», чтобы постараться вскрыть как его источник, так и всю связанную с ним совокупность смыслов. Речь пойдет о детали, которая до настоящего времени оставалась вне поля зрения комментаторов и исследователей.

Как известно, главный герой романа инженер Торопуло посвятил всю жизнь еде и кулинарии. В комнате Торопуло, где собирались участники его кружка, которые вели рукописный журнал «Восемь желудков», располагалась библиотека хозяина, состоящая из «бесчисленного количества кулинарных книг, каталогов фирм, иностранных и русских, альбомов с золотистыми, бронзовыми, серебряными, звездчатыми, апельсиновыми бумажками, тетрадей с конфетными бумажными салфеточками» (с. 255). Над диваном же «висела огромная картина маслом, освещенная двумя элек-

¹<em>Бул</em><em>гаков Ф. И. </em>Художественная энциклопедия. Иллюстрированный словарь искусстви художеств. СПб., 1886. Т. 1. ²<em>Вагинов</em><em> К. </em>Полн. собр. соч. в прозе. СПб., 1999. С. 236. Далее ссылки на романы Вагиновадаются по этому изданию сокращенно, с указанием номера страницы.

трическими бра; на ней изображались: знатный дворянин в парчовой одежде, с вышитым воротником, в шапке, унизанной жемчугом, едущий верхом; вокруг него пятнадцать или двадцать служителей пешком, за ними попарно шествуют стрельцы: двое со скатертями, двое с солонками, двое с уксусом в склянках, двое с парой ножей и парой ложек драгоценных, шесть человек с хлебом, потом с водкой; за ними несут дюжину серебряных сосудов, наполненных вином, судя по изображенному времени, испанским, канарским и другими. Затем несут столь же огромные бокалы немецкой работы, далее — кушанья: холодные, горячие — все на больших серебряных блюдах. Всего на картине шествуют с яствами, напитками, посудой человек 400. Внизу на медной дощечке надпись: „Угощение посла"» (с. 256).

Как ни парадоксально, ни в одном издании Вагинова это описание никак не комментируется. Скорее всего, потому, что картины, на которой бы изображалось все описанное, не существует. Ближе всего по названию и сюжетике ей картина Н. Некрасова «Угощение иностранных послов московским государем» (оригинал хранится в Смоленском государственном музее-заповеднике), однако там представлена лишь сцена пира царя с иноземными послами, самого же шествия царских слуг с отпущенными для посольства яствами на картине нет. Наоборот, на других картинах, где нарисованы сцены приема послов, отсутствует «гастрономический» аспект.

В какое время происходит действие на картине, висящей в комнате Торопуло? Это древнерусская Москва, принимающая иностранного посла. Упоминание стрельцов в качестве представителей регулярного войска сужает нижнюю границу происходящего: не ранее 1550 года, т. е. речь теоретически может идти о второй половине XVI— XVII веке.

Теперь нужно искать ключи к этой картине. Как уже было отмечено, Вагинов — писатель особого плана, он находится в постоянном диалоге с читателем, вовлекая его в разного рода игровые ситуации, ставя перед ним загадки и предлагая ключи к их разрешению. Поэтому, столкнувшись с древнерусской аллюзией, необходимо искать аналогичные, которые могли бы стать толчком к расшифровке. И такая аллюзия в «Бамбочаде» имеется: это своего рода древнерусская рецептурная цитата, где Торопуло утром предлагает гостям необычное блюдо.

«— Ну-с, а теперь приготовим опохмелье по Олеарию, — сказал Торопуло.

Нарезал кусок оставшейся баранины на мелкие кусочки в виде кубиков, но несколько подлиннее, смешал их с мелко накрошенными огурцами, влил в эту смесь уксусу и огуречного соку, а затем принес глубокие тарелки и ложки.

Гости стали опохмеляться» (с. 268—269).

Торопуло вспоминает Адама Олеария — немецкого ученого и путешественника, который в 1630-е годы дважды побывал в составе посольств при дворе Михаила Федоровича Романова. Свои воспоминания о путешествии он изложил в книге под названием «Подробное описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1639 годах, составленное секретарем посольства Адамом Олеарием» и вышедшее в Шлезвиге в 1647 году.³ Среди весьма критического описания нравов и обычаев русской земли первой половины XVII века мы встречаем такой рецепт: «Русские умеют также приготовлять особую пищу на то время, когда они „с похмелья" или чувствуют себя нехорошо. Они разрезают жареную баранину, когда та остыла, в небольшие ломтики, вроде игральных костей, но только тоньше и шире их, смешивают их со столь же мелко нарезанными огурцами и перцем, вливают сюда смесь уксусу

³ См. оригинальное заглавие третьего издания, по которому был сделан русский перевод: <em>Olearius</em><em> </em><em>A</em><em>. </em>Aussfürliche Beschreibung der kundbaren Reise nach Muscow und Persien, so durch Ge-legenheit einer Holsteinischen Gesandschafft von Gottorff auss an Michael Fedorowitz, den grossen Zaar in Muscow und Schach Sefi, König in Persien, geschehen. Schlesswig, 1663. Первый русский перевод: <em>Олеарий</em><em> А. </em>Подробное описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1639 годах, составленное секретарем посольства Адамом Олеарием / Пер. с нем. П. Барсов. М., 1870. Скорее всего, Вагинов пользовался наиболее доступным переводом: <em>Олеарий</em><em> А. </em>Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. СПб., 1906.

и огуречного рассола в равных долях и едят это кушанье ложками. После этого вновь с охотою можно пить» .⁴ Торопуло несколько корректирует текст Олеария, прямо называя блюдо «опохмельем» (чего у него нет),⁵ а также забывает перец, который является, видимо, существенным элементом этого кушанья.

Но самое главное то, что отсылка к Олеарию дает нам необходимый метатексто-вый элемент, который указывает направление поисков. Референтной областью становятся травелоги XVI—XVII веков, авторами которых были иностранные путешественники и дипломаты. В воспоминаниях Олеария никаких описаний, похожих на загадочную картину, висевшую у Торопуло, нет, но мы теперь обязаны проверять все тексты этой группы, тем более что в исторической науке записки иностранцев о Руси со второй половины XIX века выделяются в качестве особого объекта исследований. Первым сочинением этого рода стала книга В. О. Ключевского «Сказания иностранцев о Московском государстве» (1866). Издания 1916 или 1918 года были вполне доступны Вагинову, следует заметить, что к ним была уточнена библиография при подготовке издания 1866 года, так как Ключевским были учтены не все переводы.⁶

Просмотр этих травелогов позволяет точно выявить источник, на который опирался Вагинов.⁷ Искомый текст мы находим в сочинении Жака Маржерета «Состояние Российской империи и Великого княжества Московии с описанием того, что про-

⁴Там же. С. 203-204. ⁵Здесь, видимо, сказалось влияние других источников Вагинова, благодаря которым онвоспринимал данное блюдо под названием, отсутствующим у Олеария. Например, М. М. Забы-лин, в отличие от немецкого ученого и путешественника, описывает это блюдо как «опохмелье»:«Исчисляя мясные кушанья, нельзя не упомянуть об одном оригинальном кушанье, названном<em>„похмелье". </em>Это кушанье состояло из холодной разрезанной на тонкие ломтики баранины, смешанной с мелкоискрошенными огурцами, огуречным рассолом, уксусом и перцем. Его употребляли на похмелье» (Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия / Собр.М. М. Забылиным. М., 1880. С. 469). Ранее этот же рецепт попал в кулинарную книгу помещикаВ. А. Левшина «Русская поварня», где приводился как рецепт окрошки и без ссылок на Олеария(потом неоднократно повторялся во многих других изданиях практически без изменений): «Делается оная из остатков жареного мяса разного, четвероногих, птиц домовых и диких, но лучшиек сему индейка, тетерев и поросенок. Обобранное мясо с костей скрошить очень дробно с лукомсырым, огурцами свежими или солеными, прибавить соленых слив, обрезанных с косточек; смешав все это, стоптать ложкою, смочить огуречным или сливным рассолом с прибавкою уксуса; дать постоять и подавая, развести квасом» (Русская поварня, или Наставление о приготовлении всякого рода настоящих русских кушаньев и о заготовлении впрок разных припасов / Соч.В. А. Левшина. М., 1816. С. 7-8). ⁶<em>Ключевский В. О. </em>Сказания иностранцев о Московском государстве. М., 1916. То же: Пг.,1918. ⁷Назовем основные тексты, составляющие эту референтную область: <em>Флетчер</em><em> Дж. </em>О государстве Русском. [М., 1848]; <em>Герберштейн</em><em> С. фон. </em>Московские записки. СПб., 1847; <em>Горсей</em><em> Дж.</em>Записки о Московии XVI века. СПб., 1909; <em>Штаден</em><em> Г. фон. </em>О Москве Ивана Грозного: Запискинемца-опричника. [Л.], 1925; <em>Ченслер</em><em> Р. </em>Книга о великом и могущественном царе России и князе Московском. М., 1884 (Чтения в Императорском Обществе истории и древностей Российских;вып. 4); [Гейс С.]. Описание путешествия в Москву посла римского императора Николая Варкочас 22 июля 1593 года // Чтения Императорского Общества истории и древностей Российских.1874. № 4; <em>Де </em><em>ла</em><em> </em><em>Невилль</em><em>. </em>Записки о Московии / Пер. с фр. А. И. Браудо // Русская старина. 1891.Т. 71. № 9; <em>Дженкинсон</em><em> А. </em>Путешествие английского купца из Лондона в Москву в 1557 году //Сын отечества. 1822. № 23. Ч. 78; История о Великом княжестве Московском, происхождениивеликих русских князей, недавних смутах, произведенных там тремя Лжедмитриями, и о московских законах, нравах, правлении, вере и обрядах, которую собрал и обнародовал в Лейпциге1620 г. Петр Петрей де Ерлезунд / Пер. с нем. А. Н. Шемякина. М., 1867; <em>Ламартиньер</em><em> П.-М. де.</em>Путешествие в северные страны, в котором описаны нравы, образ жизни и суеверия норвежцев, лапландцев, килонов, борандайцев, самоедов, новоземельцев и исландцев. М., 1911; <em>Мейер-</em><em>берг</em><em> А. фон. </em>Путешествие в Московию барона Августина Мейерберга, члена Придворного совета,и Горация Вильгельма Кальвуччи, кавалера и члена Правительственного совета нижней Австрии,послов августейшего римского императора Леопольда к царю и великому князю Алексею Михайловичу в 1661 году. М., 1874; <em>Бруин</em><em> К. де. </em>Путешествие через Московию / Пер. с фр. П. П. Бар-сова. М., 1873; <em>Масса И</em><em>. </em>Краткое известие о Московии в начале XVII века // Сказания иностранных писателей о России, изданные Археографическою комиссией. СПб., 1868. Т. 2.

изошло там наиболее памятного и трагического при правлении четырех императоров, именно, с 1590 года по сентябрь 1606».⁸

Объектом внимания Маржерета является польское посольство Льва Сапеги, прибывшее ко двору Бориса Годунова в 1600 году. В частности, среди обычаев русского царского двора он описывает и такой: «Если государь, по окончании торжественного приема, не намерен угощать посла, то посылает обед к нему на дом по такому порядку: знатный дворянин в парчовой одежде, с вышитым воротником, в шапке, унизанной жемчугом, отправляется верхом объявить послу царское милостивое слово и вместе с ним обедать; 15 или 20 служителей идут вокруг его лошадей, а за ними шествуют попарно: двое со скатертями, сложенными свитком, двое с солонками; двое с уксусом в склянках; двое с парою ножей и парой ложек драгоценных; шесть человек с хлебом; потом с водкой; за ними несут дюжину серебряных сосудов, в три шопина каждый, наполненных разными очень крепкими винами, испанским, канарским и другими. Затем столько же огромных бокалов немецкой работы. Далее кушания: холодные (их подают сначала), горячие, жареное и пирожное — все в больших серебряных блюдах; а в случае особого царского благоволения вся посуда бывает золотая. Далее несут до 18 или 20 больших жбанов, в которых налит мед разных сортов: их поднимают каждый два человека; за ними идут человек 12, каждый с 5или 6 большими ковшами. Шествие заключают две или три телеги с медом и пивом для прислуги. Все припасы несут стрельцы, весьма чисто одетые. Я видел человек 300 или 400, которые таким порядком несли кушания и напитки для одного обеда: видал также, что в один день посылали три обеда разным послам, одному более, другому менее, но всегда тем же порядком, как было сказано выше».⁹

Таким образом, видно, что экфрасис Вагинова в данном случае — мнимый.¹⁰ Картины, описанной им и висевшей в квартире инженера Торопуло, не существовало, но она вполне могла существовать в том мире, который он создал и который был полностью подчинен кулинарии и еде. Вагинов превращает описание Маржерета в огромную картину маслом, что, в общем, напрашивается, учитывая изобразительный характер текста французского капитана.

Несмотря на то что, как указывает один из публикаторов и комментаторов Маржерета В. Д. Назаров, «торжественная процессия, несущая блюда и питье на подворье, где были размещены послы и их свита, — бытовая, но яркая и часто описываемая картинка дипломатического этикета и политического быта России того времени»,¹¹ — именно такого описания больше нигде не существует, хотя посольство Льва Сапеги послужило предметом внимания в целом ряде мемуаров. Одним из таких важнейших источников о посольстве Льва Сапеги стал дневник вице-посла Ильи Пельгржимов-ского-Пелеша, где говорится о том же самом приеме, который упоминается у Маржерета: «…Василий Щелкалов (думный дьяк. — <em>А. К.) </em>сказал послам: „Великий государь

⁸<em>Ma</em><em>rgeret J. </em>Estat de L'Empire de Russie et grande Duche de Moscovie. Avec ce qui s'y estpassé de plus memorable et tragique, pendant le regne de quatre Empereurs: à sаvoir depuis l’an 1590jusques en l’an 1606 en Septembre. Paris, 1607. Можно предположить, что Вагинов пользовалсянаиболее доступным переводом: <em>Маржерет</em><em> Ж. </em>Состояние Российской державы и Великого княжества Московского в 1606 году / Пер. с фр. [Н. Г. Устрялова]. М., [1913]. ⁹Там же. С. 158. ¹⁰Как пишет Н. В. Брагинская, «не только слово пытается приобрести свойство изобразительности, но и изображение наделяется свойствами повествовательности или предстает как наглядная иллюстрация какого-либо вполне „словесного" смысла» <em>(Брагинская Н. В. </em>Экфрасискак тип текста (к проблеме структурной классификации) // Славянское и балканское языкознание. Карпато-восточнославянские параллели. Структура балканского текста. М., 1977. С. 263).Как видим, в романе Вагинова происходит обратный процесс: словесный ряд как бы «густеет»,приобретая черты изображения. Окончательное превращение повествования в экфрасис достигается с помощью импликации рамы, материала (масло), а также специфического освещения (дваэлектрических бра) — таким образом фрагмент реальности приближается к завершенному живописному произведению. ¹¹<em>Маржерет</em><em> Ж. </em>Состояние Российской империи: Ж. Маржерет в документах и исследованиях / Под ред. Ан. Береловича, В. Н. Назарова, П. Ю. Уварова. М., 2007. С. 249.

и великий князь хорошо понял цель вашего посольства, ответ же на ваши слова получите после чрез думных бояр". Потом, переговоривши тихо о чем-то с великим князем, продолжал: „Великий государь, царь и великий князь всея Руси Борис Феодорович и сын его царевич Феодор Борисович приглашают вас на обед". Затем в два часа послам велено возвратиться в свои квартиры. Скоро к ним приехали приставы царские и сказали: „Великий государь наш царь (следует весь титул) и сын его царевич прислали вам свой обед, кушанье и питье, также для угощения вас — стольника своего князя Бориса Михайловича Оболенского и кравчего (фамилия опущена в рукописи)". После этого стол был накрыт узкою скатертью, на столе не было ни тарелок, ни ложек; разносили и ставили осетрину, белугу, семгу, лососину и другие разные рыбы; всего было наставлено больше ста мисок, и все это на серебре. Для питья были поставлены разные вина в бесчисленном множестве, а также разного сорта меду привезено было 7 бочонков (бочек); обед этот продолжался почти два часа; затем рyccкие, распрощавшись, оставили послов одних».¹²

Если мы вернемся к Маржерету и сравним с источником мнимый экфрасис Ваги-нова, то увидим некоторую переработку. Как уже указывалось, нахождение метатек-стовых и особенно — автометаописательных элементов, которые могли бы послужить ключом для комментария, является особенно важным. В частности, такие элементы подсказывают комментатору принципы работы автора с источниками. Такие автоме-таописательные элементы у Вагинова в некоторых случаях лежат на поверхности, как раз и представляя универсальный ключ для целого ряда текстов: <em>«Весело смотреть </em><em>на маленьких старушек, </em>—

переиначивал Свистонов страницы из детской книжки „Звездочка" за 1842 год,

<em>когда они бегают в саду, не думая ни о чем, как только о цветочках и деревьях, </em><em>о птичках и голубых небесах; </em><em>весело смотреть на старушек, когда они, завязав, как должно, свои шляпки и пелеринки, прыгают и наслаждаются свежим воздухом и зе</em><em>леною травкою, как птички Божии.</em>

<em>Была на свете, </em>—

переиначивал Свистонов, —

<em>маленькая старушка, которую любил всякий, кто тольк</em><em>о знал ее. Собаки, уви</em><em>дев ее, начинали лаять от радости и лизать руки ее. Кошки мурлыкали, терлись </em><em>около ног ее, а маленькие котята прыгали и заигрывали с ней. Но отчего все так любили эту старушку? Оттого, что она была добра и ласкова и была им вместо </em><em>мам</em><em>аши. Она часто сиживала на ковре и кормила собачку пирожками, она сама лю</em><em>била пирожки, но всегда готова была отдавать их Травиате, и </em><em>Травиаточка</em><em> любила ее за это. Звали старушку Сашей» </em>(с. 229).

Автометаописание строится на обнажении приема: Свистонов пишет свой роман, присваивая и переделывая чужое, — и одновременно по этому же принципу строит свой текст и Вагинов, создавая роман о Свистонове и его романе. Действительно, ссылка совершенно реальна, Вагинов заимствует текст (с небольшой «редактурой») из произведений, публиковавшихся в журнале А. О. Ишимовой «Звездочка» (1842).

Второй автометаописательный элемент не столь прозрачен, но тоже существенен. Герой Бамбочады Фелинфлеин наделен клептоманией. Одна из первых сцен романа — продажа Евгением украденного у своей невесты золотого браслета. Следующая в этом ряду — похищение у Торопуло ключа от стола и изъятие оттуда 100 рублей (которые, правда, Евгений потом сразу же кладет обратно). Наконец, есть в романе сцена с непрерывным процессом похищения: «Вышел из кондитерской, унося похищенную плитку шоколада. Сел в первый попавшийся трамвай. Самый процесс похищения доставлял Евгению удовольствие. В трамвае он встретился с Ермиловым и стал угощать его шоколадом.

Он сошел на улице 3 Июля, вошел в книжный магазин и, просматривая новинку, стащил несколько книг. Затем он пошел на проспект Володарского и продал эти книги

¹² <em>Пельгржимовский-Пелеш</em><em> И. </em>Описание посольства Льва Сапеги в Москву в 1600 году // Журнал Министерства народного просвещения. 1850. Ч. LXVIII. Отд. II. С. 103.

в магазин „Дешевой книги". Так как книги были не разрезаны, то книгопродавец решил спекульнуть. Фелинфлеин вышел, унося и тут стянутую книгу, и продал ее книжнику у решетки. Затем купил 500 граммов винограду и стал есть. Он сосчитал деньги: хватит завтра на Эрмитаж. Скорее за Ларенькой, и — к Торопуло» (с. 254-255).

Клептомания Евгения — метаописательная метафора, которая дает нам ключ сразу к двум мотивным комплексам романа. Первый — это уже упоминавшийся принцип присвоения и «переиначивания» как способ построения текста. Точно так же «переиначивает» в «Бамбочаде» Вагинов строки Маржерета, чуть-чуть изменяя их и приспосабливая для своего романа. Второй комплекс лексически эксплицируется сразу же после фрагмента с похищением книг: «Тихо, <em>точно с покражи </em>(курсив мой. — <em>А. К.), </em>вернулся Торопуло домой. Вынул из бумаги сизую птицу, зажег электрический свет и стал ощипывать ее.

На столе лежали на блюдцах мозг из говяжьих костей, куриный жир, петрушка, соль, лимонные корки, зеленый горошек, стояло вино» (с. 255).

Почему Торопуло возвращается «точно с покражи»? Почему для описания его действий по приобретению продуктов и приготовлению пира для членов небольшого кружка любителей кулинарии используется такая лексика? Обратим внимание на следующий фрагмент:

«— Хе-хе, чем нас хозяин сегодня попотчует? — сказал один из гостей, потирая руки, останавливаясь в дверях и созерцая стол.

<ul class="docx-publication-list"> <li>Предвкушаю, предвкушаю. Во всем городе только мы порядочно кушаем.Остальные едят всякую чепуху.</li></ul>

<ul class="docx-publication-list"> <li>Да, — ответил Торопуло, — вы ко мне как мотыльки на огонь. Вы бы без меняпропали; да и мне было бы без вас скучно. Вы моя семья; моя прямая обязанность о васзаботиться.</li></ul>

Торопуло любил разноцветность блюд. Поэтому стол производил, несмотря на скромные расходы, праздничное впечатление. К сожалению, не было дыни, разрезанной пополам, сваренной в сахаре с перцем, сладости невообразимой.

<ul class="docx-publication-list"> <li>Жеребеночка еще хотите? — спросил Торопуло.</li></ul>

<ul class="docx-publication-list"> <li>С удовольствием, — ответил Евгений. Ермилов стал рассказывать Евгению:</li></ul>

<ul class="docx-publication-list"> <li>Раз я ехал в трамвае. Это было в голодное время. Пробрался к выходу и вдругслышу такой разговор:</li></ul>

„Я вас научу, лучшие сорта — доги, бульдоги, мопсы. Ввинтите крюк в потолок, поставьте таз, табуретку, наденьте собаке петлю... я всегда так делаю. Режу и кровь выпускаю. Затем кладу в уксус на четыре дня. Поверьте, очень вкусно. И вы будете таким же полным".

Я обернулся. Позади меня полный человек говорил тощему:

„Только для этого необходимо подговорить мальчишек"» (с. 257).

Эта идея «уворованного счастья» очень близка сформулированной Вагиновым в «Козлиной песни» концепции зáмка, в котором сеньоры спасаются от «метафизической чумы». Базовый для Вагинова фабульный инвариант ситуации «Декамерона» реализуется в его романах на самых разных уровнях: культура в «Козлиной песни», кулинария — в «Бамбочаде», коллекционирование и упорядочивание — в «Гарпагониане». Но и мотив голода, возникающий фоном в разговоре за столом, не случаен. Действие романа происходит в конце 1920-х годов, а «голодное время», о котором вспоминает Ермилов, — это 1918—1921 годы. Актуализируются сразу две параллели. Первая носит функциональный характер: хотя голода в городе во время пиршества у Торопуло уже нет, но тотальная чуждость населения культуре кулинарии делает иных людей как будто жертвами голода («вы ко мне, как мотыльки на огонь», «остальные едят всякую чепуху»). Вторая параллель — это фон того самого пиршества, которому посвящена картина, висящая у Торопуло. В какую эпоху состоялось посольство Льва Сапеги в Москве? Откроем записи Исаака Массы — и увидим, что это фантастическое и богатейшее пиршество проходило на фоне не менее фантастического голода, который, как мы знаем, постиг Московское государство в 1600—1602 годах: «В то время, по воле божией, во всей московской земле наступила такая дороговизна и голод, что подобного еще

не приходилось описывать ни одному историку. Даже голодные времена, описанные Альбертом, аббатом Штаденским (Stadensis) и многими другими, нельзя сравнить с этим, так велик был голод и нужда во всей Московии. Так что даже матери ели своих детей; все крестьяне и поселяне (boeren en lantlieden), у которых были коровы, лошади, овцы и куры, съели их, невзирая на пост, собирали в лесах различные коренья, грибы (campernoellie, duvelsbroot) и многие другие и ели их с большой жадностью; ели также мякину, кошек и собак; и от такой пищи животы у них становились толстые, как у коров, и постигала их жалкая смерть; зимою случались с ними странные обмороки, и они в беспамятстве падали на землю. И на всех дорогах лежали люди, помершие от голода, и тела их пожирали волки и лисицы, также собаки и другие животные.

В самой Москве было не лучше; провозить хлеб на рынок надо было тайком, чтобы его не отняли силой; и были наряжены люди с телегами и санями, которые каждодневно собирали множество мертвых и свозили их в ямы, вырытые за городом в поле, и сваливали их туда, как мусор, подобно тому, как здесь в деревнях опрокидывают в навозные ямы телеги с соломой и навозом, и когда эти ямы наполнялись, их покрывали землей и рыли новые…» ¹³

Получается, что этот смысловой пласт «пира во время чумы» вскрывается только при атрибуции мнимого экфрасиса и актуализируется лишь при комментировании.

Обратим внимание на еще один момент. Единственное расхождение с текстом Маржерета у К. Вагинова — это расположение стрельцов. «Попарно шествуют стрельцы» — этого у Маржерета нет вовсе. Но интересно другое: если мы обратимся к другим источникам, то никаких стрельцов, несущих блюда послам или их сопровождающих, не увидим. Во всех описаниях иностранными послами занимаются приставы, но никак не стрельцы. Кроме Маржерета, они в этом качестве присутствуют еще лишь в «Описании путешествия в Москву посла Римского императора Николая Варкоча с 22 июля 1593 года». Следует отметить, что стрельцы — это лишь почетный караул, они выстраивались вдоль пути, по которому шли послы и сопровождающие их люди, но сами ничего никогда не несли: «Когда мы ехали ко двору для представления из среднего города, выше помянутые стрельцы опять были выстроены по обеим сторонам до кремля, и так же, как и в первый раз, провели нас в великокняжеский дворец, так же сидели в комнатах бояре, как и в первое представление, все в золотых одеждах, и комната была устлана, как и прежде, коврами по полу <…>.

Когда же мы ехали домой, уже около 10-ти часов вечера, стрельцы, с длинными ружьями, все еще были выстроены по обеим сторонам: шестеро москвитян, шедшие впереди лошадей, несли большие фонари со свечами, а перед г. послом шли 16-ть москвитян с факелами и провожали нас до нашего помещения. Как только мы приехали туда, от двора привезен был на трех телегах мед, и приехал с своими служителями и выше названный князь, сидевший за столом вместе с г. послом, и доложил ему, что прислан державнейшим его государем и царем повеселиться с ним. Г. посол принял его очень приветливо, сел за стол вместе с приставами и придворными дворянами, также и бояре князя, и все веселились, по их обычаю, до самой полуночи, а потом князь с боярами отправились опять домой. Г. посол подарил ему прекрасное кольцо с гиацинтом и спрашивал наших приставов и переводчиков: сколько, примерно, было во дворце золотых блюд и чар? Они отвечали, что на всех вообще столах было их до 1000» .¹⁴

На картине, висящей в комнате Торопуло, стрельцы несут еду и приборы, тогда как приставы («служители») лишь сопровождают боярина, шествующего во главе процессии. Как видим, даже в этой детали Вагинов производит небольшой «сдвиг», фиксируя некое творческое «переосмысление» источника. Обратим также внимание на дорогую шапку, вышитую жемчугами, у «знатного дворянина», возглавляющего процессию. Вышитое жемчугом на шапке изображение короны было отличительной чертой парадной формы старших стрелецких офицеров.

¹³<em>Масса И. </em>Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1936. С. 59. ¹⁴[Гейс С.]. Описание путешествия в Москву посла римского императора Николая Варкочас 22 июля 1593 года. С. 23, 29-30.

В результате декодирования энигматического фрагмента романа Вагинова оказалось возможным сделать вывод об особой роли этого мнимого мимесиса как для смысловой структуры его прозы, так и для ее автометаописательных приемов. С одной стороны, благодаря найденному мемуарному источнику, картина, висящая в комнате Торопуло, превращается в один из узловых моментов, формирующих общий декамероновский инвариант, реализуемый в «Бамбочаде» на поверхностном уровне в виде кружка инженера Торопуло, сохраняющего сакральное отношение к культуре еды и кулинарии на фоне всеобщего упадка и забвения. С другой, восстанавливаемые при декодировании контексты изображенного на картине посольства Льва Сапеги ко двору Бориса Годунова актуализируют трагический мотив пира во время чумы: в то время, как избранные наслаждаются, запершись в своем «замке», вокруг царит смерть и гибель. Последнее прекрасно коррелирует с одним из предисловий «Козлиной песни», исполняющим роль эпиграфа: «…автор по п рофессии гробовщик, а не колыбельных дел мастер» (с. 15).