ВВЕДЕНИЕ

Как известно, правильный диагноз зависит от вовремя выявленных симптомов. Во многом справедливое замечание некоторых писателей о том, что их дело - «показывать симптомы болезней общества, а делать выводы будут другие» (Т.Толстая), нуждается в уточнении.

Способы и характер отражения жизни - а литература, по выражению Стендаля, это «зеркало, стоящее на дороге жизни», - бывают таковы, что сами по себе свидетельствуют о причинах состояния того или иного типа или этапа общественного развития. И великая русская, и великая французская, другие мировые литературы были не только «энциклопедией жизни», но и «зеркалом революций» (если вспомнить определения весьма эрудированных ценителей художественного творчества, служившего для полноты знания не только культуры, но и социальных, и даже политических процессов).

«Картина мира» и фиксирующая, и метафоризирующая или даже аллегоризирующая, или символизирующее пространство окружающей действительности в литературных текстах давала и дает возможности обнаружения и причин, и истоков, и характера развития общественных процессов, поскольку, и это никто, надеюсь, не станет отрицать, литература - это своеобразный пульс общественного сознания: и степени его спокойствия, и степени его протеста, и даже степени возможности его пределов существования в окружающем мире.

Таковой литература была издревле и в формах мифотворчества, и эпических, и сказочных, и басенных, и в лирике, и в поэзии, и в драматургии, и в реалистическом, и в фантазийном «формате». Эпохи Возрождения и Просвещения, Нового и Новейшего времени, и текущей современности - не исключения.

И если сегодня в одном из престижнейших колледжей Оксфорда у претендентов на магистерскую степень одним из «каверзных» вопросов является тот, где спрашивается: «Что содержит больше информации - история или литература?» - то это не случайно. А абитуриенты чаще всего теряются или затрудняются ответить. По причинам различным - либо плохо знают историю, либо литературу.

Идеально, конечно, и то, и другое, и еще многое из той обширной сферы знания, которое вообще называется искусством. Слова и кисти, перо и клавиши компьютеров - только техники воплощения всего того, на что способно человеческое сознание запечатлевать в образах, порожденных, так или иначе, «хроникой» либо текущих, либо случившихся событий Жизни.

ЧТО НАДО ЗНАТЬ О ЛИТЕРАТУРЕ СТРАН МАГРИБА

Информационное поле литературы только одной западной оконечности Северной Африки, т.е. Магриба, достаточно известно и обработано исследователями процессов развития художественного сознания алжирцев, марокканцев и тунисцев и в колониальную, и в постколониальную эпоху. Вплоть до наших дней. Если в лице некоторых своих представителей литература получила мировое признание и на Востоке, и на Западе (марокканец Т.Бенджеллун переведен, к примеру, на несколько десятков языков), то это подтверждение интереса к той «информации», которая содержится именно в художественных произведениях, где отражен особый взгляд на процессы изменений и трансформаций, происходящих в жизни народов Алжира, Марокко и Туниса.

Опыт пристального изучения такого рода источников знания о жизни Магриба в совокупности с наблюдениями определенных этапов его развития дает некоторые основания считать, что литература магрибинцев (в их собственных странах, во Франции - в среде эмигрантов и иммигрантов, коих уже там несколько миллионов) - это и вполне обоснованный диагноз, а в последнее время - и вполне обоснованный (и даже фактически аргументированный, увы) прогноз общественных и этно-конфессиональных, культурных и политических проблем развития обществ, переживших колониализм, боровшихся за Независимость и распорядившихся своей свободой так, что эхо Прошлого, поступь Настоящего, приметы Будущего, и извечно продолжающийся в этом регионе Средиземноморья вариант «диалога», порой переходящего в «конфликт» цивилизаций Востока и Запада, - нашли свое яркое воплощение в многочисленных книгах писателей Магриба, имеющих, на мой взгляд, право называться тем самым «зеркалом жизни»¹.

И здесь надо бы воздать хвалу журналу «Азия и Африка сегодня», который на протяжении долгих лет - с середины 1960-х гг. вплоть до наших дней, оповещая своих читателей об острых проблемах политики, экономики, социологии, не забывал напоминать и о том, в каком состоянии находится культура стран огромного региона, где есть и свое искусство, и свои ремесла, и свой потенциал художественного освоения этого пространства мира.

…Когда-то великий арабский историк Ибн-Халдун писал, что только путем «тщательного изучения и большого старания можно познать истину». Это - безусловно. Хотя донести ее до человечества - в этом тоже историк был прав, - «бывает трудно».

Но если историкам приходится преодолевать эти трудности и по сей день в жарких спорах, то и истине, явленной в художественном обличье, бывает не легче, - в запретах на нее, а порой и невозможности преодолеть трудности изданий своих текстов писателями. Если История, по известной цитате, «повторяется дважды - один раз как трагедия, а другой раз - как фарс» (Гегель), то литературный процесс - и на Западе, и на Востоке - беспрерывная цепь свершения, можно сказать, подвигов во имя возможности «взять слово» (выражение марокканца Т.Бенджеллуна) - преодоления всякого рода запретов, терзаний, сомнений, оков старых традиций в поисках новых форм выражения, непризнания современников или наоборот - превращения в «массовое» искусство и т.д. и т.д. (примеров не счесть в истории всей мировой прозе, поэзии, драматургии). Миропорядок зависимости творца и от «тиранов», и от «толпы» (Пушкин), как это не кажется странным, вездесущ.

«ЧТО ДОЛЖЕН НОЧИ ДЕНЬ»?

Это слова алжирца Ясмины Хадры, поставленные им в названии своего знаменитого романа [1]. Под «ночью» здесь подразумевается, естественно, прошлое, колониальная история страны (когда-то политический деятель и публицист Ферхат Аббас именно так и назвал свою книгу - «Колониальная ночь», 1964), имея в виду «завесу мрака» зависимости, опустившегося над Алжиром, к примеру, на долгие 130 лет). А слово «День» у современного алжирца звучит как «рассвет новой жизни», наступившей после завоевания страной свободы от Франции.

Эту «рассветную зарю» ждали многие - не только народы Магриба в своих национально-освободительных движениях и войнах, но и поэты и писатели-магрибинцы. В 50-х гu/ ХХ в. это ожидание Нового дня достигло своего апогея. Марокко и Тунис освободились от протектората в 1956 г., а Алжир стал независимым в 1962 г.

Однако и само ожидание Нового дня в своей истории, и само осмысление своего Будущего как возможности жить не в тисках рабства, а в горизонтах Свободы и даже Равенства, и даже Братства, само выражение этого предвестия и надежды на возможность пришествия Нового Дня, как это ни парадоксально, но зародились именно в «Ночи». То есть в ней - в эпоху колониализма - «созрел тот тип и нового общественного, и нового художественного сознания, которыми был отмечен приход североафриканских писателей-магрибинцев в мировую литературу ХХ в.²

Когда я говорю о «новом типе» художественного сознания, то, конечно, имею в виду, прежде всего, франкоязычную литературу магрибинцев, которая созрела и эволюционировала еще в недрах колониального общества, была своеобразным и необычным «продуктом» колониальной эпохи, противоречившим самому духу «колониальной» литературы, резко отличавшимся и от собственной, долго сохранявшей средневековый тип в арабской культурной традиции и словесности.

Необычность этого явления, а точнее - его особая самобытность, резко отличавшаяся от уже вполне зрелых традиций собственно колониальной литературы, главное - французской, заключалась в том, что все попытки политики «аккультурации автохтонов», даже самые, порой, искренние заботы «французских учителей» и наставников, таких, как Л.Бертран, Р.Арно, Э.Роблес и мн. др., привели к тому, что «местные» писатели, освоившие французский язык в школах европейских поселенцев в Магрибе и в их высших учебных заведениях, обратились, прежде всего, к защите «самосущности» магрибинцев, их давно обозначившейся необходимости сказать и рассказать «о себе», своими собственными устами и своим пером о подлинной жизни своих народов.

Отвратившись от традиции колониальной экзальтации или сентиментального «покровительства» и обратившись поначалу к реалистическому бытописанию, а позднее и социально-критическому исследованию проблем своего общества, к выражению его и забот и надежд, связанных с будущим его развитием. Они использовали те традиции мировой культуры (и французской в том числе, которые учили Правде).

«Малая» и «большая» проза, поэзия (вобравшая в себя опыт французской поэзии эпохи Сопротивления) и драматургия франкоязычных магрибинских писателей постепенно оформилась уже к 60-м гг. ХХ в. в особую систему новой национальной словесности, опиравшейся на достижения мировой литературы и на ценности собственной, арабо-берберской цивилизации, где свято оберегались «заветы предков» отстаивать свою свободу и независимость.

Сейчас невозможно при изучении новой и новейшей истории, где очевидно пролег рубеж и эпох, и культур, обойтись без тех произведений, в которых был запечатлен смысл и дух перехода от колониальной зависимости (в любых ее формах) к независимому развитию новых национальных государств. Алжирцы Д.Дебеш, А.Джебар, А.Греки, М.Ферауна, М.Маммери, М.Хаддада, М.Диба, марокканцы Д.Шрайби, А.Сефриуйи, М.А.Лахбаби, тунисец А.Мемми навсегда оставили в своих произведениях неизгладимый след знания своей эпохи, ее характера, ее нерасторжимой связи с прошлым и с будущим своих народов.

Да, они, как и многочисленные другие их соотечественники-писатели, по сей день были и остаются «поликультурными», многоязычными (по этническому происхождению, по образованию), пишут по-французски и по-арабски, многие говорят и по-берберски, но однозначно выражают основные тенденции, противоречия, сложности и трудности своей эпохи, даже религиозные и межэтнические разногласия (Ж.Амруш, М.Таос, А.Мемми, Р.Буджедра, Р.Мимуни и мн. др.). Их свидетельства - бесценны.

Эпоха пробуждения национального самосознания, когда французский язык послужил прозаикам, поэтам и драматургам в Магрибе «оружием, выхваченным из рук врага» (Катеб Ясин), оставила образцы этапов взлета этого самосознания и попытки удержания его накала во время долгой войны за независимость в Алжире. А эпоха «утраченных иллюзий» и надежд, эпоха померкнувших лучей Солнца Свободы там, где уже начиналась постколониальное развитие, и новая реальность диктовала и подсказывала художнику новые формы самовыражения, оставила нестираемые от горечи разного рода «прозрений» следы груза новых трудностей и новых противоречий другого времени магрибинской истории.

Новые книги «классиков» - Д.Шрайби, М.Диба, М.Маммери и А. Мемми - стали «прощанием с прошлым», где зарождались и гибли надежды их героев, а произведения новой писательской волны эпохи 70-80-х и начала 90-х XX в., особенно в Марокко и в Алжире, становились почти документальной прозой, несущей в себе заряд нового осмысления эпохи и потенциал огромных художественных возможностей ее запечатления. Здесь и имена Р.Буджедры, Т.Бенджеллуна, А. Серхана, М.Тлили, М.Хайреддина и магрибинцев, без произведений которых невозможно объективно оценить и итоги, и обретения новой эпохи и утраты многих идеалов борьбы за независимость.

В их книгах - не только особая «хроника» повседневности, но и концепция возможностей оценки или даже переоценки прошлого и настоящего в своих странах. А в книгах, созданных уже на исходе ХХ в. - в первом десятилетии ХХI, да и совсем недавно - и прогнозирование возможностей будущего и Востока, и Запада (М.Диб, Я.Хадра, А.Джебар, Б.Сансаль и др.).

Сопротивления Прошлому, как и тому Настоящему, где остались как и оковы духовного и социального угнетения, как появились и взросли приметы и признаки нового гнета - бездуховности, цивилизации «туризма», неоколониализма Запада, «коррумпирующего» Власть, разрушающего основы культурной самобытности и «разъедающего» общество, вовлекающего его в сети нового рабства обещаниями «технологического рая» и обольщающего своим пониманием свободы как вседозволенности, приводит и «старых мастеров», и новое поколение магрибинских писателей к новому осмыслению и воплощению картины мира, их окружающего.

«ЧТО ДОЛЖЕН МИРАЖ ОАЗИСУ»

В названии и этого раздела - слова алжирца Ясмины Хадры в заголовке его очередного романа (2015) [2], выбранные мной неслучайно.

На исходе 80-х - начале 90-х гг. ХХ в. уже практически все магрибинские писатели (достойные этого предназначения) зафиксировали, в разных способах и формах выразили, запечатлев в поэзии, прозе, драматургии, новеллистике приметы самобытности своих стран, необходимость обретения Независимости как самосущности, понимаемых как Освобождение от догм «старого мира» и симптомов «болезней» того нового, который настал, в общем-то, поставив диагнозы и колониальной, и постколониальной эпохе.

Не все из них спокойно, мудро и иронично отражали жизнь, ее реальность в недавнем прошлом и текущем настоящем времени (М.Диб, Д.Шрайби, А.Мемми, А.Сефриуйи, Т.Бенджеллун и др.). Были и отчаянные бунтари, «мятежники духа» - повстанцы, как сказал бы А.Камю, неистово отвергавшие всё Прошлое и свершившееся после Независимости, клеймили виновных и, порой, напрямую обвинявшие их в своих страстных повествованиях (марокканец М.Хайреддин или, к примеру, алжирец Р.Мимуни).

Были и другие, которые в процессе эволюции своего художественного творчества постепенно обращались к «миражам» того мира, где было возможно - в школах европейцев и в их библиотеках - обретение Знания. К тем «Оазисам» утраченного счастья, когда приходило понимание Жизни мира, условий человеческого существования своих народов и других, когда возникала надежда на обретение и на возможность сохранения неких идеалов, доставшихся от «заветов предков» и усвоенных в «новой школе».

Хранителей этого знания было немало и среди учителей, и в недрах книг великих французских гуманистов, мечтавших о Свободе и Гармонии в миропорядке и среди своих «стариков», в их памяти. Естественно, что в этом Оазисе Знания постигались история своих народов и те основы «нового мышления», которые позволяли и сомнения, и резкий критицизм социальной и политической несправедливости, и даже мудрость сравнений и сопоставлений реальности Востока и Запада, и даже иллюзии слияния «горячих песков» родной Пустыни и «мрамора снегов» холодной чужбины (М.Тлили, Я.Хадра, М.Диб).

Да и «повстанчество» М.Хайреддина и отчаяние Р.Мимуни, полные смятения и горечи поиски причин бесконечной цепи исторических конфликтов книги Р.Буджедры во всех «временах и пространствах» - у себя на родине в Алжире - и во Франции, - как и грустная ирония (после почти беспощадности раннего социального критицизма) марокканца Д.Шрайби, поведавшего в своих последних книгах (конца 90-х - начала 2000-х гг.) как бы в манере «смеха сквозь слезы» (Беранже) о процессах превращения «светских реформ» в декорации разъеденного всеторжествующей коррупции и беспределом новой чиновничьей бюрократии своего родного Марокко (где ранние его книги были запрещены, а поздние - пользовались, наоборот, популярностью), - разве все эти способы «подачи сигналов» о «порядке» или «беспорядке вещей» (Р.Буджедра) в родных обществах - не усвоены в Оазисе Знания?

И разве исполненные тоской и даже яростью книги о «предательстве заветов предков», повелевших «хранить родную землю», об утрате «талисманов» Жизни и Свободы, о разрушительных процессах «модернизации» как искоренения самобытности (тунисцы А.Меддеб, Т.Бекри, М.Тлили, алжирцы М.Диб, М.Тенгур и др.) - не плод сравнения Оазисов Знания с наступлением «песков Новой Пустыни», которые сокроют и сотрут с лица земли и сами Оазисы, и все «человеческое» [3].

Но порой и наследники великих гуманистов - магрибинские литераторы - профессиональные социологи и их талантливые соотечественники, по профессии - «естествоиспытатели», как, к примеру, физик Б.Сансаль, химик Д.Шрайби или врач по образованию М.Моккедем, не только поставят диагноз новейшим переменам в истории своих народов как «забвение идеалов поисков Свободы» (см. романы М.Моккедем³), но и печальным явлениям в современной истории Франции, где, как и во многих странах Востока, наращиваются тенденции развития радикального исламизма, приводящего к террору, но и дается смелое, диагностическое их определение.

Алжирец Б.Сансаль его сформулировал как «неофашизм» (роман «Деревня немца», 2008) [4].

ЗА ПРЕДЕЛАМИ РЕАЛИЗМА И РОМАНТИЗМА

Можно было бы сказать, что историческая обусловленность литературы франкоязычных магрибинцев повлекла за собой и формирование в ней тех художественных методов, направлений, жанров, стилей, которые, в основном, присущи западному искусству слова, да и другим художественным явлениям.

Но при этом надо отметить, что каждый из писателей-магрибинцев (впрочем, как и всякий другой «рисующий жизнь» творец), так или иначе, делает это и согласно не только с условиями своего воспитания в той или иной среде обитания, и согласно с возможностями своего образования, но и с невозможностью оторваться от основной проблемы своего творчества, в которой, прежде всего, ощущается «зов родных корней» (выражение марокканского писателя Т.Бенджеллуна), связанность с родной землей, с ее историей, с ее настоящим, с ее традициями, с заботами о ее будущем. Без этого невозможно просто расположить того или иного художника в русле принадлежности к той или иной культуре. Если где-то и случается нечто вполне абстрактно-космополитическое и просто как бы «общечеловеческое», понимаемое, порой, в пределах уже космогонических «фэнтези», не обусловленное ни временем, ни пространством, повлиявших на того или иного писателя или художника.

Вернувшись в литературное пространство магрибинцев, мы не могли не отметить и скрупулезное, почти этнографическое бытописание этапа борьбы за независимость, и социальный реализм, уже очевидный в творчестве писателей и 50-х, и 60-х, и 70-х гг. XX века. Это особый наказ романтизма эпохи пробуждения национального самосознания и романтическая героизация тех лет, когда уже слегка «подзабылись» герои, боровшиеся за Свободу; острый социально-политический критицизм постколониального времени; пафос вполне реального развенчания происходящего в условиях политики «тотальной арабизации культуры» в полиэтнических странах Магриба, когда закрывалась в Алжире в Университете кафедра берберологии. Писатели - берберы по происхождению повсюду в Магрибе - в защиту своей культуры создавали весьма внушительные зарисовки жизни своего народа и литературные параллелизмы с истреблением индейцев в Америке, да и иллюзорно-романтические надежды на «омовение старой земли некоей морской, «соленой стихией», разъедающей «цепи всякого рабства [5].

А когда шло наступление эпохи «передела Власти» в уже независимых странах, создавались и народные эпопеи, и романы о национально-освободительном движении в Магрибе и войне новой, гражданской, в Алжире уже в 1990-х гг., или даже метафорические ее фрески, «по живому»⁴, почти документально засвидетельствованному во многих художественных произведениях. Всё это - итоги глубокой связи писателей-магрибинцев с родной землей. Как и яркая их социально-политическая публицистика, проблемно порой воплощенная и в художественные произведения о жизни своих соотечественников на Западе. Или как сегодня уже просто необходимая многим «читателям» публицистика - и историко-политическая, историко-религиозная, представленная в творчестве таких крупных прозаиков, как тунисцы А.Мемми и А.Меддеб, неустанно свидетельствовавших и о психологической «трансформации» личности бывших колонизованных [6].

Но если некоторые современные писатели еще как-то пытаются совместить свои идеалы с почти исчезнувшими «Оазисами» идеалов на родной земле, то другие всё еще ностальгируют по реальным, родным оазисам, где-то в глубинке родной земли, на краю пустыни, спасавшими юношеские воображение и надежды увидеть всю свою землю «цветущим садом», где сбылись все идеалы, где возможно хотя бы временное избавление от Пустыни разочарований и утрат иллюзий, вернувшись в них.

Есть немало и тех писателей, которые безжалостно дегероизируют и демифологизируют Прошлое своих стран, представляя его в образах постоянного «обездоливания», «отнятия» жизни у народа, насилия Запада, временем, исполненным угнетения, засилья патриархальных традиций и обреченностью на рабство женщин-мусульманок [7].

Конечно, и здесь, как и во всяком художественном произведении, не обходится без вымысла и гиперболизации, без глубинной тоски - «ностальгии по настоящему», - но не случайно, что именно современная, сегодняшняя история, реальность окружающего почти заставляет художников подойти к пределам, за которыми возможны уже не диагнозы, но прогнозы будущего развития и Востока, и Запада.

И книги Буалема Сансаля последних лет [8] - это уже очевидные «антиутопии», которые, однако и увы, основаны не на вымысле, но на фактах реальности. А это, безусловно, необходимо для прогнозирования будущего общественного и политического развития в мире.

О фактах на Западе, где, порой, случались странные события, касающиеся североафриканских эмигрантов, фиксируемые повсюду СМИ и отраженные в творчестве магрибинских писателей, уже начиная с середины 50-х и, особенно, в 70-х гг. ХХ в. (Д.Шрайби, Т.Бенджеллун, Р.Буджедра) [9], знали, к примеру, об «особенностях французского гостеприимства» или, позднее, «изъянах» попытки интеграции мигрантов.

Очевидно, что симптомы и даже диагнозы «внутренних болезней» Французской Республики были недостаточно учтены как уроки, грозящие другой бедой - возможностью превращения особой формы расизма в террор радикализующегося исламизма. В книге Б.Сансаля, вышедшей в 2018 г. («Поезд из Эрлингена») [10] , есть своеобразное эхо тех событий, которые были отражены еще в книге 1975 г. Р.Буджедра «Идеальная топография для характерной агрессии» (пер. на русск. яз. в 1980 г.). Только сегодня - всё наоборот: тогда фашиствующие молодчики напали в метро на несчастного сбившегося с пути араба-эмигранта и убили его велосипедной цепью за «назойливые» расспросы о том, куда и «как ему добраться». Это был факт документальной хроники. Но и сегодня засвидетельствовано «нападение» в метро. Только это уже - другое. Попытка сбросить под поезд в метро несколькими североафриканцами пожилую европейку, попросившую их уступить ей место в вагоне этого поезда.

Факт, отраженный и в СМИ, и в упомянутой выше книге Б.Сансаля из уже ставшей, увы, привычной хроники текущей реальности Франции, где особенно усилились вспышки разного рода исламского терроризма (вплоть до взрыва в 2021 г. бомбы в соборе Ниццы). Но этот факт превращен писателем в прогноз психологического состояния постоянного напряжения, в котором живут европейцы (повествование писателя продолжено и о Германии), состояния постоянного ожидания «исламской угрозы», «нашествия исламистов».

Но о прогностическом характере творчества алжирского писателя последних лет можно было бы говорить не столь уверенно, если бы те недавние события в Афганистане в августе 2021, которые позволяют сделать такие выводы. Ведь в романе Б. Сансаля, названном «2084» [11], была запечатлена в форме «антиутопии» уже свершившаяся власть радикализованной до крайностей средневекового мракобесия той религии, которая «Во имя Бога Всемогущего» лишает людей нормальной жизни, закрывает школы, заставляет забыть все «дороги прогресса», существовавшие в прошлом, и даже замкнуть народ в круге нищеты и голода. Конечно, есть и другие горизонты осмысления художниками проблем современного состояния мироустройства и на Востоке, и на Западе, где уже, так или иначе, но сосуществуют разные народы и религии, и где в душах многих людей живет надежда на то, что поликультурность - это богатство. Это ярко запечатлели в своем творчестве алжирцы по происхождению, или живущие в Алжире писатели, такие, как Джюра, А.Бегаг, М.Шареф, М.Бей и др. Это доказывают тунисцы Т.Бекри, М.Меддеб.

И марокканец Т.Бенджеллун. Этот всемирно известный писатель, продолжая хранить в душе образ Отчизны, где есть Дом как оплот вечно живых традиций предков, завещавших «охранять родную землю», беспощадно критикуя монархию как источник «отсутствия Света» на этой земле и даже торжества Мрака, подобного каторге [12], покажет и возможности обретения «человеческого согласия» и «примирения», принятия - безусловного, как факт, - таких понятий как самобытность, этно-конфессиональная специфика и другие «различия», сосуществующие в лоне одной земли.

Их, этих различий, стало множество только на одной земле - Франции (да и в Италии, в Германии и т.д., а Россия - издавна многонациональна). Люди просто должны жить. Во имя сохранения общечеловеческой цивилизации [13].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Долгие годы исследования истории и эволюции новой художественной системы в магрибинской словесности, развивающейся вот уже скоро почти столетие и на французском языке, наводит на мысль о том, что она может, как и повсюду в странах постколониальной Африки, позволить себе и некие формы «массовизации» культуры, изменив, к примеру, форму прозы - от романа к новеллистике, более «доступной», более «актуализированной», в малом объеме позволяющей поведать и о личном, и об общественно значимом. Как, к примеру, выбор между «прогрессивной эмансипацией» или стремлением к охранению Семьи и Дома, живущих в нем традиций и обычаев. (Вспомним одну мудрость: «Традиция - это не поклонение пеплу, а факел, передаваемый из поколения в поколение».)

Но никогда, как свидетельствуют многочисленные источники, литературное франкоязычие магрибинцев, не опускалось ниже градуса той художественности, за пределами которой - только увлекательно-развлекательные «нарративы», где исчезает проблема не только «воспитания» человеческого духа, но и превращение его чувств лишь в потребность «хлеба и зрелищ». Путь нелегкий, но благородный.