Проблема самоопределения – вечна. В ней – не только вопрос «Кто я?» (или даже «Зачем я?»), но и «С кем я?». Можно писать, конечно, о «самоидентификации», о «поисках идентичности» и пр. психологических, философских и социальных проблемах, с которыми сталкивается нормальный человек, не страдающий ни манией величия, ни комплексом неполноценности. Можно даже размышлять об обретении им «новой идентичности», о «сломанных идентичностях», об «идентичностях», разрушающих человека¹, и прочих поисках человеческой сути, своей тождественности с предназначенной ему жизнью на земле…

Но сегодня многие свойственные человеку и обществу в целом поиски смысла и цели существования часто сопряжены с такими понятиями, как «Отчизна», «Государство», «Граница», «Традиционные ценности», и с прямо противоположным им «космополитизмом», «безграничьем», «свободой воли», «свободой выбора», «пацифизмом» и мн. мн. др.

Мне, имевшей возможность многое увидеть и на Востоке, и на Западе, и на Севере, и на Юге, не только довелось ознакомиться со многими проявлениями отмеченного выше, но и изучать некоторые «особые приметы» личности на «рубеже эпох», личности «транзиторной», личности «метисной», «самосохраняющейся», удерживающей свою «самобытность», свое «самостояние» в эпоху всё амальгамирующей глобализации, или, наоборот, всё радикализирующей определенного рода конфессиональной агрессии политического исламизма, к примеру, и на Востоке, и на Западе².

Но так или иначе, в границах своего предмета изучения – литературы франкоязычных магрибинцев – сегодня не могу не отметить явления, на мой взгляд, знакового для современной эпохи.

Когда-то, еще в середине 1990-х гг., находясь в Париже, в научной командировке, я встретилась с одним тунисцем, жившим в политэмиграции во Франции с 1970-х гг., поэтом, ставшим профессором Университета Нантера (филиал Сорбонны), – Тахаром Бекри (р. 1951), очень известным и у себя на родине, и в Магрибе в целом, и в Европе, автором многих сборников стихотворений, получивших признание литературной общественности и читательской аудитории.

Со временем о его творчестве с помощью моих переводов, а также переводов О.А.Власовой с арабского с его поэзией познакомился и русский читатель³, а мои заметки о его текущей поэзии регулярно, по мере появления новых опусов, публиковались в журнале «Азия и Африка сегодня», откликающемся на все более или менее характерные для современности проявления общественной мысли этого мира.

Но тогда, в Париже, в Люксембургском саду, на «свидании» с Поэтом, Т.Бекри, у которого я решилась взять небольшое интервью, разговор получился долгим, и я даже заручилась тем, что Поэт подарит мне все свои сочинения (о которых я не знала, а впоследствии я напишу и создам Антологию). А он, ознакомившись с целями моих изданий творчества франкоязычных магрибинцев (в т.ч. и тех, кто давно уже по разным причинам живет на Западе), неожиданно спросил: «Что важнее, как ты думаешь? Корни или крона?» И я, особо не думая, уверенно ответила: «Ствол. Он сохранит и то, и другое, если будет держаться прямо. И корни не засохнут. И листва не увянет». Тахар Бекри тогда улыбнулся моей прямоте…

Он был еще относительно молод, его волновала «крона», её цветение, его признание, даже его успех… Хотя о корнях своих он никогда не забывал. Даже в постоянных тогда его странствиях по миру. И помнит по сей день⁴.

Прошло немало лет. Контактов своих мы не прерывали, и он часто присылал мне свои стихи – разные. И исполненные печали, и жизнеутверждающие, несмотря на все тяготы его существования на чужбине, – и философские, и посвященные творчеству других писателей и поэтов. (Его интересовали и алжирец Малек Хаддад^5,6 – о нём Т.Бекри когда-то написал докторскую диссертацию; и аравийская, доисламская поэзия; и турецкий лирик Ю.Эмрэ; французский поэт Сен-Жон Перс; и «наше всё» – А.С.Пушкин, оду которого «Вольность» он перевел недавно.)

Но вот, в сентябре 2022 г., я вдруг получаю новое послание – публикацию в тунисской газете Kapitalis (18.08.2022) его стихотворения Arbre Artpoétique (если дословно – «Дерево Поэтическое искусство». Поскольку знаки препинания – запятые или тире – отсутствуют, то можно в переводе на русский употребить и параллелизм равнозначимости каждого из компонентов французского названия, и сравнения: «Дерево как поэтическое искусство».)

В нём – в этом свободном стихе – много и о значимости кроны, и о важности корней, и о стволе как переносчике «соков земли к пышной листве». Но вот есть и строки, меня особо порадовавшие, когда я вспомнила о нашем давнишнем разговоре в Люксембургском саду:

Peu importe

Si tant de branches viellies

Tes racines sont mes lignes

Je rénie qu’elles restent sous la terre

Et voudrais mourir debout.

Arbre, Sommes- nous frères?

(Неважно

Что стареют ветви

В моих строках

Корней твои изгибы и не хочу я

Чтоб они ушли лишь в землю

Держаться буду и умру я стоя

Ну, разве мы не братья, Древо?)

(перевод автора с франц.)

Предшествовали этому стиху и тяготы пандемии COVID-19, и тяжелая болезнь, обрушившаяся внезапно (хотя Поэт в содружестве с женой-художницей, оформляющей его книги, недавно выпустил прекрасный сборник стихов «Объятый светом» (Audelá delieurs) и даже получил престижную литературную премию Франции Floraux, существующую еще со времен трубадуров и труверов – с ХIV века).

Однако, судя по голосу в телефоне, Поэт как бы утрачивал прежний стержень жизни своей, сопряженной с сильными переживаниями личной судьбы. И вот – строки, в которых Жизнь побеждает. Стойкость, в которой и осознание «невечности» пышной кроны, и знание, что главное – корни, и уверенность, что ствол – tronc – т.е. то, что сломить, срубить, спилить или сжечь можно, но уничтожить нельзя как символ связи земли и неба, как стержень самой человеческой жизни, – как бы пафосно это ни звучало…

Ведь не случайно в самые тяжелые времена, когда людей одолевает и тревога, и даже отчаянье, когда человек порой не осознает, что делает, мудрые люди призывают его к «стойкости духа», – иначе не выстоять, не одолеть страх, сомнения, стремление избавиться от тягот жизни, бежав от всего без оглядки… Или очернив и осквернив по дороге всё вокруг. Но тогда ведь и твоих следов на земле может не остаться…

Вот я и ответила Поэту на этот раз всё тем же пожеланием, да и в тон ему: “Restons de bout, comme le tronc de l’Arbre!”⁷.

Самоопределение – процесс необходимый в жизни человека. Хотя порой он и проходит в лабиринтах, кажущихся безвыходными, а порой и заводящими в тупики обстоятельств. Но об этом – отдельно.

Тахар Бекри – тунисец; упомянутый выше М.Хаддад – алжирец. И в отличие от первого, он когда-то, в далекие уже 1960-е гг., вернулся на родину, в Алжир, из изгнания во Францию еще в эпоху колониализма. Накануне провозглашения родной страной Независимости, за которую его народ боролся долго и упорно (1954−1962 гг.). Но творить, создавать, как раньше, свою Поэзию больше не захотел. Надо было, полагал он, писать «на языке родного народа», т.е. по-арабски. А на нём он так, как на французском (выученном еще в школе, а потом ставшим основным в жизни на чужбине), Поэт не мог. И замолчал. Но когда кончилось творчество, вскоре оборвалась и жизнь. Это была огромная потеря для литературы национальной. А может быть и мировой…⁸

Его современник и соотечественник – Жан Сенак, несмотря на сходный с М.Хаддадом взгляд на необходимость, чтобы алжирские писатели переходили на язык арабский, писать не бросил, продолжал упорно работать, хотя абсолютно не сбылись после получения страной Независимости его мечты о «пылающем в небе Солнце Свободы», озаряющем своим сияньем и теплом всё вокруг, ставшем «Отчизной» для «Граждан Красоты»…⁹. Его жестоко убили в начале 1970-х гг., когда в родном ему Алжире началась своя «перестройка», когда официальная политика «тотальной арабизации культуры» уже преследовала всех «неарабов», даже тех из европейской части алжирского общества, кто стоял у истоков формирования национального самосознания алжирцев, поднявшихся за свое освобождение от колонизации. (Я не буду продолжать печальную историю о тех, кого заставили замолчать в Алжире и в 1980-е, и в 1990-е, и в 2000-е гг. Факты известные¹⁰.)

Коренной тунисец, араб, Т. Бекри, подобно многим своим соотечественникам, спасаясь от политических репрессий в родной стране, в 1970-е гг., отсидев в тунисской тюрьме, уехал в эмиграцию во Францию и продолжал писать на языке французском, часто переводя свою поэзию на родной арабский. Но на родину не возвращается, хотя свято хранит в своей душе образ «родного Оазиса» (город Габес, где родился Поэт, стоит на краю Пустыни…). Там его корни. И они часто болят (об этих реальных т.н. «фантомных болях» известно врачам-хирургам…). Когда Поэт может себе это позволить (слишком многое держит уже на Чужбине), он ездит на родину. Возвращается туда, где живет и работает, но всегда вдохновленный образом Отчизны, той, где остался родной и вечно искомый Оазис… Как идеал.