Введение

«Стратегический треугольник» Америка – Китай – Россия стал геополитической реальностью именно в годы холодной войны, когда мир оказался расколот на военно-политические блоки во главе с двумя «сверхдержавами» (США и СССР). Провозглашение Китайской Народной Республики, «присоединение крупнейшей по численности населения страны в мире и (потенциально) одной из величайших мировых держав к социалистическому лагерю стало сокрушительным ударом по международным позициям Соединённых Штатов»¹.

В конце 1960-х годов эти идеологические разногласия между двумя коммунистическими партиями вышли на уровень межгосударственного конфликта. Как автор упоминал ранее, «испытания атомного (1964), а вскоре – и термоядерного (1967) оружия в Китае вызвало серьёзную озабоченность в Москве, тем более что превращение КНР в ядерную державу сопровождалось обострением внутриполитической борьбы (в рамках так называемой «великой пролетарской культурной революции») и крайне агрессивными заявлениями и действиями китайских руководителей. Очень опасной поэтому была «военная тревога» на советско-китайской границе (август-сентябрь 1969 г.): серия пограничных инцидентов могла перерасти в глобальный конфликт с применением ядерного оружия (во всяком случае, в Москве на достаточно высоком уровне рассматривался в этот период вариант нанесения превентивного ядерного удара по китайской ядерной инфраструктуре)»².

Именно администрация Никсона – Киссинджера стала инициатором американо-китайской разрядки, стремясь при этом создать более благоприятные условия для американской политики на советском направлении. Как отметил в этой связи Г. Киссинджер, «администрация Никсона сумела создать для Советов серьёзный стимул вести себя умеренно за счёт драматического открытия Китая»³.

Кроме того, улучшение американо-китайских отношений во многом помогло Пекину добиться реализации тех целей, которые китайское руководство поставило на рубеже 1970–1980-х годов как условие нормализации советско-китайских отношений (вывод советских войск из Монголии, сокращение советского военного присутствия на Дальнем Востоке, прекращение помощи Вьетнаму в оккупации Вьетнамом Камбоджи, вывод советских войск из Афганистана)⁴.

Настоящая революция произошла и в американо-китайских торгово-экономических связях. Оборот взаимной торговли между Китаем и Америкой, который составлял ничтожные цифры в несколько миллиардов долларов ежегодно в 1970-е годы, достиг 660 млрд долл. в 2018 г.⁵ Таким образом, Вашингтон и Пекин смогли создать высокоэффективный экономический стабилизатор, позволяющий преодолевать неизбежные политические колебания во взаимоотношениях двух таких разных стран, как США и КНР.

Российско-американские отношения: что пошло не так?

После окончания холодной войны российские правящие круги возлагали огромные надежды на трансформацию взаимоотношений между Москвой и Вашингтоном, на переход в этих отношениях от конфронтации к сотрудничеству и даже, может быть, к союзу. В первые годы существования новой, независимой России тогдашнее российское руководство придерживалось откровенно прозападного курса, рассматривая Запад как «естественного союзника» РФ и стремясь интегрироваться в евроатлантические структуры безопасности и экономического сотрудничества (достаточно вспомнить слова тогдашнего министра иностранных дел РФ А.В. Козырева о том, что вставшая на демократический путь Россия будет-де «естественным союзником» Запада в той же мере, в которой «тоталитарный» СССР был его противником⁶.

Увы, очень скоро выяснилось, что в Вашингтоне склонны рассматривать постсоветскую Россию не столько как равноправного союзника, сколько как партнёра второго сорта, с чьим мнением считаться совершенно необязательно. И если в Москве воспринимали американское направление своей внешней политики как важнейшее, то в глазах американских правящих элит Россия после окончания холодной войны стремительно теряла своё центральное место в американской внешней политике. И это касалось всех пунктов российско-американской повестки дня: контроля над вооружениями, региональных конфликтов, экономического сотрудничества.

Хотя и после распада СССР Российская Федерация оставалась единственной в мире страной, способной стереть США с лица Земли термоядерным ударом, в американском истеблишменте тогда всё больше утверждались во мнении о том, что Москва не в состоянии остановить (тем более – повернуть вспять) упадок российских стратегических ядерных сил, и уже недалеко то время, когда Россия не сможет вести ядерную войну против объединённого Запада. Вот почему, как полагали на рубеже 1990–2000-х годов в американских кругах, в центре внимания Соединённых Штатов должна быть не деградирующая российская ядерная мощь, а возможность получения российских ядерных технологий странами вроде Ирана или Северной Кореи или даже международными террористами⁷.

С ещё большими проблемами столкнулись российско-американские отношения на протяжении 2000-х годов, когда Российская Федерация предприняла попытку укрепить свои позиции на международной арене. Это было воспринято американскими правящими кругами как недопустимое проявление попыток Москвы пересмотреть итоги холодной войны. Слабость постбиполярной России воспринималась в Соединённых Штатах как естественное следствие победы Америки в холодной войне, и попытки РФ укрепить свои позиции в мире (в том числе и военные) в XXI веке воспринимаются западными элитами как недопустимый реваншизм, которому следует дать решительный отпор⁸. Значение диалога с Москвой по проблемам контроля над вооружениями, в том числе и ядерными, оставалось крайне низким в шкале приоритетов официального Вашингтона.

Эти американские подходы к России не изменились и в период так называемой «перезагрузки» при Обаме: в США продолжали рассматривать РФ как бывшую великую державу, находящуюся в состоянии перманентного упадка. Например, тогдашний вице-президент Дж. Байден заявил об «увядании» российской экономики («у них сужающаяся демографическая база, у них увядающая экономика, их банковский сектор и инфраструктура вряд ли выживут в ближайшие 15 лет»), и это вынудит-де российскую сторону пойти на уступки и по вопросам мировой политики⁹.

Некоторые представители академической элиты говорили даже о распаде РФ и уходе нашей страны с мировой политической арены¹⁰.

Постепенно российская элита начала осознавать, что нормальный двусторонний диалог в российско-американских отношениях становится просто невозможным. Как сказал министр иностранных дел РФ, «что касается российско-американских отношений, по сути дела, эта тема бездонная и можно говорить очень долго. Наверное, самое главное здесь заключается в том, что нынешняя Администрация США проводит тезис, который был присущ всем без исключения её предшественникам, а именно – Америка превыше всего, наиболее жёстко, если не сказать, агрессивно. Это такие очень простые прямые действия, которые с дипломатией уже мало чего общего имеют. Требования. Если партнёр отказывается, его начинают прижимать, подвергать ограничениям, санкциям, ультиматумам, угрожать. Я не думаю, что это перспективный метод ведения дел в мире, но такова философия и образ действия нынешней Администрации»¹¹.

Анализируя американские подходы к российско-американским отношениям, нельзя не отметить, что в американских кругах расставляют приоритеты в этих отношениях совсем не так, как это делают в Москве. Вот что говорится в «Стратегии национальной безопасности США» (была утверждена Д. Трампом в декабре 2017 г.): «Китай и Россия бросают вызов американской мощи, влиянию и интересам, стремясь нанести ущерб американской безопасности и процветанию¹². Они полны решимости сделать экономику менее свободной и менее справедливой, увеличить численность своих вооружённых сил и контролировать информацию, чтобы проводить репрессии в отношении своих обществ и расширять своё влияние»¹³.

А вот что говорится о России в Национальной оборонной стратегии США (утверждена министром обороны Дж. Мэттисом в феврале 2018 г.): «Центральным вызовом американскому процветанию и безопасности является восстановление долгосрочного стратегического соперничества [курсив источника. – В.Б.] со стороны тех, кого стратегия национальной безопасности классифицирует как ревизионистские державы. Становится всё более ясно, что Китай и Россия хотят изменить мир в соответствии со своей авторитарной моделью»¹⁴.

Таким образом, по мнению нынешней американской администрации, причиной осложнений в российско-американских отношениях являются не какие-то недружественные, несоответствующие американским интересам, шаги России на международной арене, а САМО СУЩЕСТВОВАНИЕ «авторитарной» Российской Федерации (и Китая), которая, дескать, хочет, как было сказано в цитированной уже Национальной оборонной стратегии, «изменить мир в соответствии со своей авторитарной моделью».

В соответствии с данным подходом (который разделяется подавляющим большинством американской политико-академической элиты) на первый план выходят не ПОЛИТИЧЕСКИЕ, а ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ проблемы. Так, в опубликованном в январе 2018 г. влиятельным Советом по международным отношениям докладе «Сдерживание России. Как реагировать на вмешательство Москвы в американскую демократию и растущий геополитический вызов» говорится прежде всего об идеологической борьбе между Россией и Америкой как о главной причине обострения отношений между двумя нашими странами: «С каждой неделей растёт число доказательств того, что Россия вмешивалась в президентские выборы 2016 года, а также в политику и общество США в целом… Помимо попыток вмешательства в выборы, Россия продолжает усилия, чтобы сеять и усугублять раскол среди американцев… В течение 2017 года Москва продолжала финансировать и направлять усилия на разжигание расовой, религиозной и культурной неприязни в обществе, настраивая американцев друг против друга и многих их политиков… посягательства на американское чувство национального единства могут существенно ослабить основополагающие институты и общие убеждения, которые составляют суть Соединённых Штатов и имеют решающее значение для их прочного успеха. Угрозы нарастания внутренней розни и ослабления доверия к национальным институтам столь же велики, как и любая традиционная угроза национальной безопасности, за исключением нападения с применением ядерного оружия, с которой сегодня сталкиваются Соединённые Штаты»¹⁵.

В этих условиях в силу целого комплекса внутриполитических и идеологических причин Вашингтон не готов к нормальному диалогу с российской стороной. Как полагает профессор Т.А. Шаклеина, американские представления о постбиполярном миропорядке совершенно неприемлемы для России (и, кстати, других центров силы в современном мире): «Ошибка, которую допустили США, состоит в том, что они превратили свою идеологию уникальной американской глобальной миссии в движущую силу в отношениях с остальным миром и с Россией. Американское вúдение миропорядка неприемлемо для России. Россия с самого начала отвергала гуманитарные военные интервенции, нарушающие суверенитет независимых государств, возвращение к наращиванию вооружений и расширению их военного блока – НАТО»¹⁶.

Американо-китайские отношения после окончания Холодной войны: от  «Химерики» к возможной американо-китайской войне

Как уже было сказано, политика сближения с КНР принесла официальному Вашингтону ощутимые экономические и политические выгоды в годы холодной войны. Казалось, и в постбиполярном мире эта политика продолжится.

Как отмечалось в утверждённой президентом Б. Обамой в мае 2010 г. Стратегии национальной безопасности США, американская сторона намерена и впредь укреплять отношения со своими традиционными союзниками и партнёрами в Азиатско-Тихоокеанском регионе, но при этом Вашингтон будет развивать диалог и с динамично развивающимися экономиками АТР, а также с региональными организациями и структурами. При этом в документе декларировалась и готовность поддерживать взаимоотношения с Китайской Народной Республикой, и прежде всего в таких сферах, как экономика, экология и нераспространение. При этом, однако, отмечалась озабоченность американской стороны по поводу укрепления военной мощи Китая¹⁷.

А вот что говорилось об американской военной стратегии в АТР в Национальной военной стратегии Соединённых Штатов, принятой в феврале 2011 г.: «Мы будем расширять наше сотрудничество в области военной безопасности, обменов и учений с Филиппинами, Таиландом, Вьетнамом, Малайзией, Пакистаном, Индонезией, Сингапуром и другими государствами Океании, работая с ними над устранением внутренних и общих внешних угроз целостности и безопасности их стран. Это также поможет нам обеспечить устойчивое и диверсифицированное присутствие и оперативный доступ в регионе… Наша страна стремится к позитивным, кооперативным и всеобъемлющим отношениям с Китаем, приветствуя принятие китайской стороной на себя ответственной руководящей роли. Чтобы поддержать это, американские вооружённые силы стремятся к более глубоким военным отношениям с Китаем, чтобы расширить области взаимного интереса и выгоды, улучшить взаимопонимание, уменьшить неправильное восприятие и предотвратить просчёты. Мы будем продвигать общие интересы через сотрудничество Китая в борьбе с пиратством и распространением оружия массового уничтожения, а также используя его влияние на Северную Корею для сохранения стабильности на Корейском полуострове. Мы будем продолжать внимательно следить за военными событиями в Китае и за последствиями, которые эти события имеют для военного баланса в Тайваньском проливе. Мы по-прежнему обеспокоены масштабами и стратегическими целями военной модернизации Китая, а также его напористостью в космосе, киберпространстве, в Жёлтом море, Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях»¹⁸.

Как сказал адмирал Р. Уиллард, выступая перед сенатским Комитетом по делам вооружённых сил в феврале 2011 г., «хотя модернизация вооружённых сил объяснима ввиду роста регионального и глобального значения Китая масштабы и скорость этой модернизации, при отсутствии ясности конечных целей Китая, внушают тревогу. Например, КНР продолжает ускорять развитие своих наступательных военно-воздушных и ракетных сил без соответствующих публичных разъяснений о том, как эти силы будут использованы. Особую озабоченность вызывает создание новых типов баллистических и крылатых ракет (включая и противокорабельные) и развитие современных боевых самолётов четвёртого и пятого поколения пониженной радарной заметности. Одновременно Китай развивает свои возможности по ведению военных действий в космосе и киберпространстве… Особую озабоченность вызывают действия Китая на море. Недавние официальные заявления и действия китайской стороны в отношении того, что в Пекине называют «ближними морями» представляют собой прямой вызов общепринятому пониманию международного права и установившимся международным нормам. Хотя Китай не выступил с требованиями правового характера на всё это водное пространство, он стремится исключить или ограничить иностранную и, особенно, американскую военно-морскую и военно-воздушную активность в «ближних морях» – в акватории, охватывающей пространство от береговой линии Китая до… Японии, Тайваня, Филиппин и Индонезии, и включающей Бохайский залив, Жёлтое море, Восточно-Китайское и Южно-Китайское моря»¹⁹.

Серьёзную озабоченность у американской стороны вызвала и достаточно скептическая реакция китайской стороны на предложения Соединённых Штатов о развитии сотрудничества в военной сфере, о чём достаточно откровенно заявил в июле 2011 г. адмирал М. Мэллен, занимавший в то время пост председателя Комитета начальников штабов. Кроме того, адмирал с тревогой отметил действия китайской стороны в Южно-Китайском море и стремительную модернизацию Народно-освободительной армии Китая (НОАК)²⁰.

Во всяком случае, во времена Обамы в США предпочитали рассматривать Китай пусть как проблемного, но всё же партнёра Соединённых Штатов, о чём свидетельствует в частности инициатива американского президента, озвученная в ходе его визита в Китайскую Народную Республику в 2009 г. Было предложено сформировать американо-китайский тандем, который стал бы, по мнению Обамы, инструментом для урегулирования глобальных проблем – от экологии до мировых финансов. В Пекине, однако, не проявили интереса к этой американской инициативе, полагая не без некоторых оснований, что в данном тандеме роль лидера американцы зарезервируют за собой. В конечном итоге в Вашингтоне пришли к выводу о том, что «Китай… представляет собой самую большую долгосрочную стратегическую угрозу для свободного и открытого Индо-Тихоокеанского региона и для Соединённых Штатов»²¹. В Пекине разглядели в этом новом американском сценарии попытку стратегического окружения Китая.

По словам командующего Индо-Тихоокеанским командованием США адмирала Ф. Дэвидсона, «/з/а последние 20 лет Пекин предпринял огромные усилия по развитию и модернизации Народно-освободительной армии Китая. НОАК является главной угрозой интересам США, американским гражданам и нашим союзникам внутри первой островной цепи (термин, который относится к островам, которые проходят от севера Японии через Тайвань, Филиппины и Индонезию) и быстро наращивает свою способность проецировать мощь и влияние за пределы первой островной цепи. Пекин прилагает большие усилия по количественному наращиванию, качественному совершенствованию своих вооружённых сил». Особую озабоченность командующий выразил по поводу утраты американского некогда неоспоримого превосходства в воздухе, под водой, в космосе и киберпространстве²².

В последние годы в американских политико-академических кругах активно обсуждается вопрос о возможности военной конфронтации между ВС Соединённых Штатов и НОАК. Как автор упоминал ранее, «оценивая перспективы военного конфликта между США и КНР, американские военные эксперты обращают внимание в первую очередь на ситуацию в Южно-Китайском море, где китайцы ведут активное строительство и оборудование военно-морских и военно-воздушных баз на спорных островах архипелага Спратли, на которые претендуют КНР, Тайвань, Вьетнам, Малайзия, Бруней и Филиппины. Сотрудники корпорации РЭНД полагают, что американо-китайский вооружённый конфликт может возникнуть в результате манёвров американских надводных кораблей вблизи этих спорных островных владений в Южно-Китайском море»²³.

Другой регион, где вооружённый конфликт между ВС США и НОАК вполне возможен – это Тайвань. Так, американский эксперт китайского происхождения М. Пей исходит из того, что в случае ужесточения политики Пекина в отношении Тайбэя, Соединённые Штаты не останутся в стороне – и это может привести к дальнейшему обострению обстановки в условиях, когда взаимоотношения между двумя державами оставляют желать лучшего. М. Пей не исключает возможность американо-китайского вооружённого конфликта, если только Китай не пойдёт на уступки в своей политике «одного Китая»²⁴.

Однако не только китайская военная мощь вызывает озабоченность в американских кругах. Рост военного потенциала КНР идёт параллельно с ростом экономики материкового Китая. С 2014 г. КНР обладает крупнейшей в мире экономикой (рассчитанной по ППС), и китайская экономика продолжает опережать американскую по темпам роста. Но американцев беспокоят не абстрактные цифры, а сохранение громадного отрицательного сальдо американо-китайского торгового баланса. В 2017 г. этот показатель достиг 345,6 млрд долл.²⁵.

Как сказал научный сотрудник Центра политических исследований (Нью-Дели) Б. Челланей, «от Ричарда Никсона до Барака Обамы сменявшие друг друга президенты США рассматривали помощь экономическому росту Китая как вопрос национальных интересов; действительно, Джимми Картер однажды выпустил президентскую директиву, в которой заявил об этом. Даже когда Китай бросил вызов правилам мировой торговли, заставил компании делиться своей интеллектуальной собственностью и нарастил свои военные мускулы, США держались за наивную надежду, что, по мере того как Китай становится всё более процветающим, он, естественно, будет проводить экономическую и даже политическую либерализацию»²⁶.

«Будет справедливым заметить, – подчёркивает в этой связи директор Азиатской программы Фонда Карнеги за международный мир Д. Паал, – что слабость исторической памяти не является чем-то новым для Америки. Наши избирательные циклы и культура, ориентирующаяся на будущее, усиливают тенденцию спрашивать “Что вы сделали для меня хорошего в последнее время”, а не “Как мы можем опираться на прошлое сотрудничество?” Не каждый американский промах в отношении прошлого или приличия должен быть прощён»²⁷.

Российско-китайские отношения: союз или партнерство?

Единственное, чего добились сменяющие друг друга американские администрации своими попытками шантажировать как Китай, так и Россию, – так это дальнейшего сближения между Китаем и Россией, причём на явно антиамериканской основе. Китаю есть что ответить на американский нажим, и укрепление связей с Россией в различных областях (в том числе и в области военно-технического сотрудничества) – один из вариантов такого ответа. Как полагает видный российский китаист С.Г. Лузянин, «/о/чевидно, что стратегическое противостояние США и их союзников, с одной стороны, КНР и России – с другой, в 2018 г. вышло на уровень открытого взаимного сдерживания и «холодной» борьбы во всех сферах — военно-политической, экономической и идеологической. Москва и Пекин вынуждены иметь в своём арсенале различные сценарии ответов на ужесточающийся американский вызов. Сознательно сохраняя несоюзнический статус, обе державы качественно расширяют повестку сотрудничества, охватывая всё новые и новые уровни глобальных и региональных процессов – от борьбы с терроризмом в “горячих” точках и тесного взаимодействия в Совете Безопасности ООН практически по всем актуальным вопросам до продвижения различных проектов и инициатив в БРИКС, ШОС, на евразийском континенте — “Один пояс, один путь” + ЕАЭС и др.»²⁸.

8. И в России, и в Китае не приемлют ценностей, которые Запад навязывает всему миру в качестве «универсальных» и «всеобъемлющих». Общее отрицание западной идеологии сближает наши две страны²⁹.

В свою очередь, такой авторитетный эксперт по американо-китайским отношениям, как С.М. Труш, указал на военную политику администрации Трампа как на фактор российско-китайского сближения в военно-политической сфере: «При данной динамике действий США, Россию и Китай неизбежно подталкивали к выводу о том, что более тесная военно-политическая связка между РФ и КНР – это самый действенный и самый сильный ход Москвы и Пекина в противодействии администрации Д. Трампа»³⁰.

В последние годы активизировалось и военное сотрудничество между КНР и РФ. Практически ежегодно проходят широкомасштабные военные учения с участием военнослужащих двух стран. Так, в 2018 г. до 3200 военнослужащих НОАК приняли участие в учениях «ВОСТОК-2018» на территории российского Дальнего Востока³¹. А в 2019 г. в учениях «ЦЕНТР» приняли участие 1,6 тыс. китайских солдат и офицеров и 300 единиц военной техники. В том же году состоялись российско-китайские учения «Морское взаимодействие-2019» в районе Циндао.

«Но дело не ограничивается только энергетикой или углеводородной энергетикой, – отметил в этой связи российский лидер. – Мы продолжаем наши дискуссии по атомной энергетике, по современным и перспективным видам работы в энергетической сфере, в том числе по альтернативным источникам. Мы большое значение придаём сотрудничеству в высокотехнологичных сферах: это авиастроение, это изучение космического пространства, медицина. Ну и для Китая, и для России очень важно сотрудничество в валютно-финансовой области»³².

В ходе третьей встречи с участниками международного дискуссионного клуба «Валдай» президент РФ В.В. Путин, отвечая на вопрос о Шанхайской организации сотрудничества, в частности, сказал: «Мы не планировали, что ШОС получит такое звучание и такое развитие, какое она получает… Просто после крушения биполярного мира существует явная потребность в том, чтобы в мире появились какие-то центры силы и влияния. Это просто объективная реальность. Конечно, когда мы это видим, мы соответствующим образом и реагируем. Но мы этого не планировали»³³.

Действительно, и функциональное, и территориальное расширение формата ШОС, явилось полной неожиданностью как для специалистов-международников, так и для профессиональных политиков, дипломатов и военных. Видимо, укрепление международных позиций ШОС, в том числе и в сфере борьбы с международным терроризмом – неслучайно. В Декларации о создании Шанхайской организации сотрудничества (15 июня 2001 г.) говорится о «шанхайском духе», который характеризуется «взаимным доверием, взаимной выгодой, равенством, взаимными консультациями, уважением к многообразию культур, стремлением к совместному развитию». И далее: «Государства – участники «Шанхайской организации сотрудничества» твёрдо придерживаются… принципов взаимного уважения независимости, суверенитета и территориальной целостности, равноправия и взаимной выгоды, решения всех вопросов путём взаимных консультаций, невмешательства во внутренние дела, неприменения военной силы или угрозы силой, отказа от одностороннего военного превосходства в сопредельных районах»³⁴.

Заключение

За последние 30 лет произошла серьёзнейшая трансформация того стратегического треугольника США – Китай – Россия, который сложился в 1970-х годах. С одной стороны, поражение в холодной войне и распад СССР резко ослабил позиции Москвы против Вашингтона и Пекина. С другой – резко усилившиеся позиции Китая радикальным образом изменили его позиции в формате стратегического треугольника. Наконец, и это главное, американские правящие круги утратили способность проводить реалистическую политику на международной арене, что, собственно, и открывало в прошлом перед Соединёнными Штатами возможность выстраивать этот самый стратегический треугольник в своих интересах.

В годы «первой» холодной войны, поддерживая лучшие отношения с СССР и КНР, чем последние – друг с другом, США занимали прочные позиции на вершине стратегического треугольника. В настоящее время, однако, конфронтационный курс официального Вашингтона и в отношении РФ, и в отношении КНР не может не подталкивать Москву и Пекин к формированию антиамериканского квазиальянса. По мнению Зб. Бжезинского, высказанного им незадолго до своей смерти, США должны помнить о том, что стратегический союз между Россией и Китаем, ставший результатом ошибочной внешней политики Вашингтона, – это самая большая опасность, с которой могут столкнуться Соединённые Штаты на международной арене³⁵.

Проблема, однако, в том, что в своей внешней политике Вашингтон руководствуется не столько интересами, сколько идеалами. Разумеется, в Соединённых Штатах есть и те, кто считает, что Америка должна строить свою внешнюю, в частности, российскую и китайскую, политику на основе интересов, то есть на реалистической основе, но таких там сейчас не много. Увы, сегодня в США слово «реалист» – это очень плохое слово, и влияние реалистов в американских «коридорах власти» в настоящее время практически равно нулю³⁶.